Фото: Андрей Бессонов, “Фонтанка.ру”

Актёр, бывший похоронный агент, работники хосписа, фармацевт, потерявшие близких, встретились, чтобы поговорить о смерти. Оказалось, что это совсем не больно.

Формат Death Cafe придумал британец Джон Андервуд. Проект предполагает разговоры незнакомцев о смерти в непринуждённой обстановке. Первая встреча состоялась в 2011 году. Сейчас по всему миру открылось около семи тысяч Death Cafes, в том числе в Москве и Воронеже. «Фонтанка» побывала на первом собрании в Петербурге и узнала, как смерть выглядит с точки зрения смертных.

— А антуража не будет? Я смотрел фотографии из других городов, там черепа, кости.

— Зачем это? Смерть — будничная штука, — отвечает одна из организаторов петербургского Death Cafe Алла Образцова.

Встреча проходит в ресурсном центре для НКО «Штаб-квартира» на улице Марата. Всё-таки тут особая атмосфера — камин, с потолка до пола вытянулись книжные полки. Кажется, ты пробрался в кабинет к литератору. В центре сдвинуты столы с кружками и чайником. Гости рассаживаются вокруг, на столе появляются печенье, шоколад, круассаны, орешки в сахаре, сухофрукты. Многие пришли поодиночке и прячут глаза в телефоны. Девушка делает пару селфи на фоне книг.

«В этом и кайф — поговорить с тем, кого ты не знаешь. Потому что когда мы говорим с теми, кого знаем, то боимся задеть чувства. Чаще всего это сложный разговор про совместную утрату, например когда ушёл кто-то близкий. А здесь как раз можно прийти один раз и больше не приходить. Это не имеет отношения к психологии, это больше о жизни», — объясняет другой организатор посиделок — Ольга Сорина.

К началу собралось около двадцати человек. Каждый представляется и рассказывает о своих ожиданиях от встречи. Речи о мистике, религии, сострадании и других понятиях, привычно сочетающихся со словом «смерть», не идет. Многие признаются, что не могут обсудить эту тему с близкими. «Это как туалет, говорить об этом неприлично», — замечает дама в возрасте, у неё очки в красной оправе отлично сочетаются с молодёжной рубашкой в клетку.

Сева работал медбратом в хосписе. В этот период жизни смерть превратилась в конвейер. Люди возникали, как мимолётные попутчики, и сразу исчезали. Так у него сформировалось чувство, которое «Сплин» обозначил фразой: «Смерть —  это то, что бывает с другими».

«Я достаточно много времени рос в религиозном окружении, и это формировало во мне точку зрения, что это не конец. Мой отход от религии во время учёбы в университете внезапно совпал с работой медбратом. С тех пор смерть для меня — не сакральный, а утилитарный процесс. Я не чувствую, что об этом надо как-то переживать», — говорит Сева.

«Эта встреча меня привлекла тем, что можно свободно поговорить о смерти и не делать при этом печальный вид, потому что в моём окружении, когда я шучу про смерть или как-то метафорично выражаюсь, мне говорят что-то типа «побойся бога». Как будто если об этом говорить, то ты её к себе притягиваешь», — замечает Аня.

За стеклянными дверьми возникает мужчина в сером, у него волосы чуть выше плеч, он аккуратно закладывает их за уши, оценивает себя в отражении и входит.

«Я Александр, профессиональный труп!» — объявляет опоздавший участник Death Cafe. Александр больше пятидесяти раз умирал в кино. Страшно было только поначалу, когда лежал в пакете и думал, что задохнётся. А потом смерть стала наркотиком. Александр регулярно ложился в гроб, покоился на столе в морге. Теперь точно знает, на какую ногу вешают бирку. Но этим летом он пресытился, и удовольствие превратилось в конвейер.

«Позвольте мне рассказать, как это происходит с другой стороны, — робко начинает Александр. — Я сначала должен был быть энкавэдэшником, но мне не хватило формы и сапог. И тогда режик говорит — будешь пленённым генералом. И вот мы полдня маршировали по Зодчего Росси. В обед у нас чай, останавливается автобус с туристами, а туристы немецкие! Они видят меня, на мне генеральская шинель. Нам сразу пирожков накупили, там фотографий столько!.. И я понимаю, что меня уже в реале давно нет, а это мои дети и внуки со мной снимаются! Ну как-то знаете, взгляд оттуда».

Женя рассказывает, что в детстве её бабушка умерла от рака. Теперь уже Женина пятилетняя дочь столкнулась со смертью бабушки от этого же недуга.

«Она нарисовала книгу про смерть, — говорит Женя. —  На первой странице — девочка из палочек, на второй — она лежит уже типа мертвая и написано: «Диана шла, но почему-то она не идёт. Её убил кто-то? Да, это не аппендицит и не прокол живота — это рак». Потом переворачивается страница: «Нет, девочка просто заснула»».

«Меня начинают утешать, — недовольно признаётся Арина, потерявшая в мать в детстве. Её преследуют вопросами о родителях. — А вы знаете, как она жила последние годы? Это тот случай, когда «порвали два баяна». Честное слово. Вы бы соболезновали тому, что этому предшествовало. Бывает в жизни все. И не о каждой смерти стоит печалиться, как вы о каждой смерти высказываете свои соболезнования».

Арина работает фармацевтом, поэтому обладает специфическими знаниями. Например, как отодвинуть последний день с помощью таблеток или как скрыть свой возраст. И ещё для неё важно достойно уйти. Молодой человек Арины занимается экстремальными видами спорта. Они обговаривали с ним сценарий на случай, если он получит тяжёлую травму. Это такой чисто практический подход. Многих пришедших на Death Cafe он волнует тоже. В основном это касается организации похорон, «которые после второй рюмки не отличить от свадьбы».

Слово берёт тихо наблюдавший за беседой Дмитрий. На встречу он попал случайно, просто полистав ленту в социальной сети. Говорит, что год работал похоронным агентом, и добавляет: «Я ещё и праздники организовываю».

—  Чисто законодательно, можно ли закопать труп у себя на участке? — интересуется у него Женя.

— Ну есть один закон, он ещё 1996 года… если его поднимать… а тут ещё и пенсионная реформа. За это могут наказать.

— Но я бы хотела, чтобы меня под деревом закопали и оставили.

— Это можно, если будет кремация.

— То есть можно считать, что человек в любом обществе, не только в российском, не принадлежит себе. Получается, человек является функцией, раз мы не можем распоряжаться собственной смертью, какой бы она ни была.

Алла Образцова говорит, что знакомые, услышав про идею Death Cafe, предостерегали её — мероприятием может заинтересоваться прокуратура. На самой встрече участники делились тем, что не может быть написано в этом материале. Ведь слово, которым обозначается добровольный уход из жизни, запрещает Роскомнадзор.

В конце беседы вспоминают 104-летнего эколога Дэвида Гудолла. Он не страдал тяжёлым заболеванием, но его здоровье в последние годы сильно ухудшилось. 10 мая 2018 года учёный съел на обед свои любимые рыбу с картофелем фри, на десерт — чизкейк. Затем он умер в результате эвтаназии, а перед смертью Гудолл напел девятую симфонию Бетховена «Ода к радости».

Чтобы выбрать свою смерть, ему пришлось из Австрии прилететь в Швейцарию, где эвтаназия разрешена. Так он оказался свободным в своём последнем решении.

«Когда мы хоронили, то с родственниками переругались ещё на этапе отпевания. Половина почему-то внезапно уверовала, — делится пожилая дама в красных очках. — И, посмотрев на это, я написала завещание для друзей. Когда они его посмотрели, то потом говорили, что ничего смешнее не читали. Это помогает посмотреть на смерть с другой точки зрения, не обязательно печальной».

Первое Death Cafe в Петербурге закончилось через два часа. Печенье осталось практически нетронутым.

Автор Лена Ваганова, Фонтанка.Ру