Когда я говорил друзьям, что мы с детьми едем в музей Погребальной культуры, расположенный на базе Новосибирского крематория, – они меня не понимали. «Что музеев в городе нет? В цирк сходите, в театр, в парк Ботанический» – приходили рекомендации. Но я отвечал, что этого добра в Москве пруд пруди. А вот аналогов такому музею в мировой культуре нет.
Сегодня Google не врал и с пересадкой мы добрались до музея, что в посёлке Восточный. Я ожидал, что это будет необычно, но чтобы настолько, – даже не предполагал. Музей и крематорий расположены на территории довольно большого парка-колумбария. Посетителям для осмотра предлагаются в бесплатный прокат велосипеды с багажниками. А посмотреть есть что. Кроме символов всех религий, керамических фигурок животных, здесь есть и детская площадка, а на окраине в загоне живёт верблюд Яшка. Как сказал нам впоследствии экскурсовод: «Хозяин заведения поехал покупать коней для возрождения траурной церемонии, а купил верблюда».
Да и само здание крематория, выкрашенное в ярко-оранжевый цвет с чёрными колоннами издалека напоминает, скорее дворец индийского раджи. В нашем менталитете тема смерти – этакое своеобразное табу, которое отодвигается куда-то на задворки подсознания. При входе в музей посетителям предлагается заполнить табличку, ответив на вопрос: «Что бы вы хотели сделать до смерти?»
Пока Надя с детьми рассматривали верблюда и катались на горке, я поинтересовался, впустят ли нас всех внутрь. Не хотелось их надолго оставлять наедине с мошками, а на сайте музея указано возрастное ограничение 12+. Но девушка сказала, что не только впустят, но им ещё бесплатно все покажут. Уплатив по максимуму: за две экспозиции, экскурсию по залу погребальной культуры и залу эпохи СССР, фотографирование – тысяча четыреста рублей за двоих, мы получили настоящее удовольствие, как от рассказа, так и от увиденного. Узнали, что зачинательницей моды была английская королева Виктория, которая сорок лет оплакивала своего мужа, нося черный траур и разрабатывая правила этой стороны жизни. Строгий траур, полустрогий, белый траур, красный, янтарный…
«Женский траур длился три года, а мужской – шесть месяцев» – комментировала гид-экскурсовод Марина, - «но если вдовец женился преждевременно, то его невеста обязана была выходить замуж в черном траурном платье и носить двухлетний траур по своей предшественнице».
Мы живём, в том числе и вещами, но порой относимся к ним слегка пренебрежительно, ссылаясь то на моду, то на чей-то вкус. А ведь кто, как не они отражают человека, его внутренний мир, его статус, увлечения, облегчая, знающему это, язык, коммуникацию. Лет сто-двести назад этому уделяли больше внимания и подбирали в украшения в зависимости от периода траура. Полтора часа нам рассказывали о вещах, традициях, истории этой культуры, о бальзамировании, кремации, пассижированном искусстве, вскрытии, модных тенденциях в кремации. Например, что из праха делают карандаши, которыми рисуют, а точилку со стружками хранят, как реликвию. Или пишут красками, в которые добавляют прах ушедшего. Или прах вживляется в коралл, из которого формируется риф или в нём выращивают семя дуба, росток которого пересаживают в землю. В целом, весьма занимательно и наша девятилетняя дочь не переставала задавать вопросы экскурсоводу. А посещение зала ушедшей эпохи закончилось тем, что по завершению со словами «Будь готов! – Всегда готов!» нам повязали настоящие пионерские галстуки, кому-то в первый раз, кому-то во второй.
Мы узнали, что сотрудники участвуют в акции «Ночь в музее», собирая по несколько тысяч человек. Из недавних событий – в мае открылся памятник воинам, погибшим в локальных войнах. При музее есть кафе самообслуживания с кофе-автоматами, СВЧ и снэк-машинами, где посетителям демонстрируется запись телепередачи о музее и его основателе. Тут же местный филантроп собрал трамвай из шестидесятых, поставил пару пушек из сороковых, БМП из восьмидесятых, теплушку времен ГУЛАГа, траурные повозки и сани двухсотлетней давности, соорудил макеты гробов вождей СССР и многое-многое другое.
Напоследок дети покатались на велосипедах, пока мы рассматривали стелы с прахом усопших и слушали Эмму Шаплин с её траурным хитом «Септе ле стеле», доносившемся из динамиков новосибирского колумбария.
